Мария кивнула и отхлебнула снова.
– Отменно.
Лицо хозяина собралось в довольные морщины.
– Мой сидр знаменит на всю округу! Пани позволит присесть рядом?
– Садись, Моисей.
Он резво приволок себе табурет, примостился у самого огня с кружкой.
– Старые кости просят тепла даже летом.
Он покряхтывал тихонько, подставляя огню разные части своего тщедушного тела, прихлёбывал из кружки, поглядывал на Марию сквозь прищуренные веки. Было уютно и тихо.
– Пани не рассердится, если я скажу? – осторожно начал Моисей. – Сначала я принял пани за простолюдинку. Такой костюм и простое поведение… Но потом я увидел, что пани из благородной семьи.
Мария слушала. Сидр сделал своё дело – ей было славно, и не хотелось шевелиться. Моисей продолжал.
– Пани так молода и так прекрасна. Я счастлив принимать её в своём доме. У нас есть поверие, что дому, где нашли первый приют влюблённые, даётся благословение. Пан поручик благородный человек и относится к пани с должным почтением.
Корчмарь говорил вкрадчиво, осторожно роняя слова, и после каждой фразы испытующе взглядывал на Марию.
– Но благородные родители пани, конечно, волнуются. Может быть, стоит сообщить им, что вы в безопасности? Пан поручик сумеет заслужить их расположение.
Мария непонимающе уставилась на хозяина.
– О чём ты, Моисей? Родители… Расположение… Никак в толк не возьму. Скажи яснее.
Корчмарь наклонился к ней.
– О, я понимаю, пани увлеклась. Молодой человек так красив. Но, поверьте старику, молодая любовь бывает непрочной. Сейчас вам кажется, что он будет любить вас вечно, он и сам так думает. Но послушайте моего совета. Я не хочу, чтобы такая красивая пани стала несчастной – сходите с ним в церковь. Я могу договориться с нашим святым отцом на завтра. Пан поручик приедет – а у нас всё готово.
Мария, наконец, обрела дар речи, который было потеряла от изумления.
– Да как ты смеешь! Я – княгиня Бекович-Черкасская! Мы уже две недели как обвенчаны!
Корчмарь пошевелил носом.
– Пусть пани простит меня, я уже старик… Но через две недели брака… Моя жена стирает простыни…
Мария покраснела.
– Мой муж на царской службе, – буркнула она. – Россия с Турцией воюет.
Она рассердилась почему-то не на нахального еврея, а на царя Петра. Что он в самом деле, совсем Бога забыл – разлучил их на целых две недели, и теперь вот опять… может, и задержит опять её Сашу, а потом опять в армию погонит.
Она встала. Ноги были ватными. Сидр оказался коварным. Корчмарь кликнул жену, та проводила и уложила гостью.
– Вот и хорошо, – подумала Мария, засыпая, – за сном и время пройдёт, а завтра он приедет.
Разбудил её осторожный стук в дверь и шёпот:
– Маша, открой, это я.
Она пробежала невесомыми ступнями к двери, недоверчиво переспросила:
– Саша, ты?
– Да, да, открой, – сказал родной голос.
Это был он, запыхавшийся, пахнущий ночной свежестью.
– Ой, как же ты так быстро? А у меня и свету нет, надо спуститься.
Она стала искать на ощупь свою юбку. Он поймал её плечи.
– Не надо света, ничего не надо.
– Так ты голодный, наверное, – не сдавалась она.
– Голодный, – согласился он, – по тебе.
Света они в эту ночь так и не зажгли, хотя заснули только под утро.
Просыпалась Мария всегда постепенно. Вот и сейчас, сначала она ощутила под своей головой тёплую твёрдую руку и такую же тёплую щёку на своём плече. Слабо, чтобы не потревожить его, потянулась, и почти сразу восхитительно шершавая ладонь оказалась на её груди. Она замерла – от удовольствия и от боязни разбудить его. Сама-то вчера рано улеглась, а Саша почитай всю ночь не спал!
Она ещё полежала, смакуя воспоминания этой ночи и предвкушая ночь следующую. Однако в доме уже вовсю ходили, и хорошо было бы встать. Она попыталась скользнуть вниз так, чтоб не сдвинуть его тело, но тут же была стиснута и придавлена.
– Куда? – пробормотал Саша, не открывая глаз.
– Я пойду, прикажу завтрак, – прошептала она, – пусти.
– Ты мне снишься, – сказал он с закрытыми глазами, – не уходи.
Он стиснул её так, что стало больно, и она еле удержалась, чтоб не вскрикнуть. Она погладила его по колючей щеке, сказала:
– Спи. Рано.
Но он всё больше просыпался, и она быстро забыла, что хотела идти.
– А я боялся, что ты опять только во сне, – сказал он, когда они оторвались друг от друга. – Знаешь, сколько раз мне снилось всё это?! А проснусь – тебя нет.
– А мне не так снилось, – сказала Мария, – такого я и вообразить не могла.
Он рассмеялся довольно и снова принялся целовать.
Когда она открыла глаза, он уже в штанах и рубашке натягивал сапоги. Она испугалась.
– Что ты? Куда?
Он бегло коснулся её руки.
– Я лошадей проверю, покормлены ли. И о завтраке распоряжусь. Если мы вскорости выедем, то к ночи в Яворове будем.
– Хорошо. А моё платье ты привёз?
Начав говорить, она сама уже увидела свой дорожный мешок на табурете рядом с кроватью. Потянулась достать, а второй рукой поймала упавшую с плеча простыню. И опоздала – Александр тут как тут со своими губами и руками. Она защищалась, натягивала простыню на себя.
– Ну, Саша, – сказала почти сердито. – Нам же ехать надо!
Он сдался. Укрыл её до подбородка, поцеловал в висок, глазами прося прощения.
Она улыбнулась. Он был так хорош в белой рубахе с расстёгнутым воротом. Хотелось обнять его. Чтоб не дать себе воли, быстро проговорила:
– Скажи, чтоб женщину ко мне прислали, корсет зашнуровать.
– Ни за что, – ответил он серьёзно, – я сам зашнурую.
– А ты умеешь?
– Научусь.