За столом много ели, ещё больше пили. Недалеко сидела французская графиня Амелия, та, что в Яворове Марииной свадьбе с Шереметевым радовалась. Она изо всех сил улыбалась теперь и подмаргивала Марии, а когда встали из-за стола, подскочила и застрекотала:
– Какой успех, Мари, какой успех! Помните, я вам предсказывала.
– Какой успех? – спросила Мария рассеянно.
– Но как же, король Август совершенно пленён вами.
Мария посмотрела на её длинный нос между близко сидящими глазами и спросила:
– Вас ведь не было с утра на охоте?
– О да, – ответила та, – утром я была ещё в дороге. Но на самое весёлое я успела. А?!
Она сморщила личико в подмигивающую гримаску.
– Самое весёлое? – переспросила Мария.
– Конечно, не все допущены, но ведь это не охота с загонщиками и толпа тут ни к чему, – сказала она ещё непонятнее и ещё веселее сморщилась.
Мимо прошли Долгорукие и Марья Васильевна взглядом позвала Марию. Перед крыльцом стояли открытые повозки, в одной уже сидели Головнин и Макаров, в другую королевич подсаживал Вареньку.
– Маша, – крикнула она, – садись с нами.
Мария быстро пошла к ней, на ходу спросила:
– А Зорька-то?
– Потом приведут, – сказала Варенька, – садись скорей.
Сзади раздался рык Петра:
– Куда!
Сразу забегали люди с факелами, что-то говорил-уговаривал князь Долгорукий, и Пётр ему в ответ раскатисто:
– Не тревожься, князь Григорий, езжай со своей княгинюшкой.
И вот уже не осталось перед крыльцом ни одной кареты, а вместо Петра на крыльце стоял Август и поднимал красивую руку к небу.
– Какая ночь, какие звёзды!
Потом будто неожиданно увидел Марию и картинно удивился:
– Как, вы здесь, моя прелесть?
– Я хочу свою лошадь проведать, да не знаю, где она.
– А, лошади? Они за домом, там есть навес. А зачем…
– И ещё хочу узнать, – невежливо перебила она, набравшись духу, – узнать, что всё это значит? Почему все уехали, а мне уехать не дали?
– Как все уехали? – воскликнул Август с тем же деланным удивлением и подошёл ближе. – Уехали те, кто слишком утомлены на охоте. Сейчас мы чудесно посидим у камина, выпьем вина и шоколада. Вы любите шоколад? Его привозят из Нового Света.
Он взял её под локоть и добавил:
– Ваша подруга, пани Нина, тоже осталась. Вы напрасно чего-то боитесь.
Он настойчиво двигался в дом и, поскольку её локоть был прочно зажат его рукой, ей приходилось идти туда же.
– Вы озябли, моя прелесть, – он склонялся к самому её лицу, голос был похож на воркование. – Надо выпить горячего вина с корицей, и всё будет хорошо.
Мария вздрогнула от горячего дыхания на своей щеке.
– Будет очень хорошо, мадам, вы останетесь довольны, – его голос стал хриплым.
Просторная гостиная была освещена только камином. Посредине стоял стол с бутылями и блюдами, общество же сидело не у стола, а по всей комнате, примостив питье и закуски на ручках кресел и диванов и даже на полу.
Дух здесь царил более чем непринуждённый. Многие кавалеры были без париков и в расстёгнутых камзолах, некоторые камзолы и вовсе сняли, в темноте белели рубахи. У дам были растрёпаны причёски, помяты туалеты. Марии бросилась в глаза женская нога в спустившемся чулке, перекинутая через ручку кресла. Рядом сопел её сегодняшний кавалер гетман Сенявский. Его рубашка была расстёгнута до самого низа, жирная грудь ходила складками.
Мария остановилась, не дойдя до кресла, куда вёл её Август.
– Мне надо выйти, – прошептала она, опуская глаза.
– О, – он выпустил её локоть, – жду вас здесь. И с нетерпением, – он игриво выпятил влажные губы.
Мари выскочила из гостиной, закрыла за собой дверь. Вот напасть! – сверху спускалась Нина.
– Маша, что ты здесь?
– Мне надо поправиться, я сейчас.
– Ой, я с тобой.
Следом за ней спускался Пётр.
– Мы сейчас придём, – обернулась к нему Нина.
Пётр согласно помычал, с любопытством глядя на Марию. Он был только в чёрных шёлковых панталонах и расстёгнутой рубахе, на груди курчавились тёмные волосы. Нина была одета в большой бархатный халат с меховыми отворотами. И в таком виде они идут в гостиную! У Марии намокли ладони.
Едва только за Петром закрылась дверь, Нина оживлённо заговорила:
– Как я рада, Маша, что ты тоже с нами. А то всё с этой Варей, ну её, эту постницу!
Она пропустила Марию вперёд в дверь туалетной, не переставая говорить:
– Теперь ты узнаешь, что такое настоящая европейская культура, настоящее комильфо.
– Да, – сказала Мария.
Она раздумывала, что лучше: сделать вид, что она здесь надолго, и дождаться, пока Нина уйдёт, или наоборот выскочить прямо сейчас, пока та оправляется.
Но Нина делать здесь ничего не собиралась, вертелась перед зеркалом, ей просто хотелось поболтать.
– Ты понимаешь, – с воодушевлением говорила она, – любовь есть искусство. И, как всякому искусству, ей надо учиться. А та плебейская мораль, которая до сих пор царит в обществе – в России особенно, – добавила она от себя и опять приняла назидательный тон, явно повторяя чьи-то слова, – эта мораль тормозит развитие культуры, сохраняет варварство.
– Это кто ж тебе всё это рассказал, Август что ли? – спросила Мария.
– Ой, король Август такой плезирный кавалер. – Нина порозовела, но, кажется, не от смущения, – он истинно учитель в любовной науке. Нет, нет, Маша, подожди, не морщись, ты послушай! Ведь в супружестве никогда истинного удовольствия быть не может. Муж знает, что он вправе всё получить без каких-либо усилий и не старается угодить своей жене, заслужить её благосклонность, а саму любовь сделать приятной, чтобы жена снова и снова стремилась испытать это удовольствие.