– Ну да, идите, – заторопился секретарь, – идите к нему, что сейчас говорить. Я после зайду.
Марии казалось, она целый час разговоры разговаривала, а в спальню пришла – царя ещё раздевать не кончили. Дюжие челядинцы с натугой приподнимали и поворачивали его большое грузное тело, а Катерина с объявившейся Глашей стаскивали с него отсыревшее, пахнущее кислым потом исподнее..
На пороге возникла Варенька, испуганно глянула на царя, тотчас отвела глаза и прошептала:
– Маша, сундучок твой принесли. Верно, кипятку надо? Я приказала, сейчас будет.
Мария кивнула:
– Хорошо. Только ещё водки надо. Да? – обернулась она к Катерине.
– Да, да, водки, – Катерина выпрямилась. – Это есть очень хорошо сейчас, я и забыла. Очень хорошо обтереть сейчас водкой.
– Ну так скорей надо, пока не простыл, раздетый. Сбегай, Глаша, ты быстрей всех.
Глаша перепёлкой вылетела из спальни, еле успели крикнуть ей вслед:
– И полотенец свежих побольше.
Когда Петра совсем раздели и стали обтирать губкой, в водке намоченной, Катерина сказала Вареньке и Марии:
– Подите, в зале обождите, девицы ведь вы, нехорошо.
Варенька вышла тотчас, а Мария осталась. Может, и плохо то, но к мужской наготе она привычна была – помогала в деревне раны мужицкие перевязывать. Да и по простым деревенским обычаям мужики из бани телешом в пруд прыгали, не прятались, кто мимо идёт – смотри, не жалко. А царю чресла-то прикрыли, так и вовсе никакого сраму нет.
Пока Катерина с Глашей больного обтирали, Мария из сундучка настойки, что Нава на Ивана Купала готовит, в плошечку отлила, с водкой размешала, Катерине подала.
– Втереть надо. Особливо в грудь, в ступни, да в ладони.
Та без слова взяла, принялась царя тереть. Хорошо у ней выходило. Руки у царицы сильные, кисти крупные, пальцы широкие – ровно у прачки. Смотрела Мария, как та трёт, старается, из плошки под её руки по капле подливала, а у самой под ложечкой сосало – ну, как не поможет? Уж больно Катерина веру в её лекарское искусство возымела, выше всех докторов её ставит. А она ведь не доктор, только то и знает, что у Навы пригляделась – много ли это!
Царское тело зарозовело под крепкими ладонями его супруги. Потом натянули на него исподнее – заграничное, из тонкой шерсти, тянущееся во все стороны. Пётр лежал спокойно, дышал ровно. Катерина перекрестила его, перекрестилась сама.
– Вроде, полегче ему, как тебе кажется?
Мария покачала головой.
– Надо, чтоб в сознание пришёл. Микстуру надо дать, что доктор Доннель оставил.
– А может, без микстуры? Ты своим чем-нибудь его напои.
– Ну что ты, Катюша, я ж не доктор, и не знахарка даже.
– А на мои глаза, ты получше всех этих докторов. Те только важность на себя напускают, а толку от них никакого. А вот знахари-то, природные-то лекари, они силу от самой земли берут, да от Бога.
– Так я ведь не знахарка, этому долго учиться надо, а я – что?.. И про докторов ты напрасно, медицина – это… Ой, смотри…
Пётр перекатил голову на другой бок, пошлёпал губами.
– Слава тебе, Пресвятая Дева!
Катерина кинулась к супругу, гладила его лицо, целовала. Пётр приоткрыл глаза, с усилием шевельнул губами.
– Что… Что это?
– Захворал, захворал ты, батюшка, ваше величество. А теперь вот тебе и получше стало. – Катерина плакала и улыбалась.
– Вот выпей-ка это, государь, выпей.
Она взяла приготовленную скляницу с микстурой, подняла его голову на своей сильной руке и стала поить, как ребёнка. Пётр глотал с усилием, кое-что проливалось. После нескольких глотков повалился в постель.
– Спать хочу.
– И поспи, и поспи, батюшка, – радостно припевала Катерина, подсовывая ему подушки поладнее.
Дверь открылась и пропустила доктора Доннеля.
– Госпожа царица, как есть наш больной?
– Лучше, Яган Устиныч, лучше! В себя пришёл, микстуру вашу выпил и заснул вот теперь.
Доктор не торопясь подошёл к постели, посмотрел, послушал дыхание больного, важно произнёс:
– Госпожа царица, благодаря лечению, кризис миновал. Господин кабинет-секретарь сообщил мне, что вызваны доктора князя Радзивила и графа Олизара. Полагаю, консилиум состоится завтра, а до тех пор, госпожа царица, дайте его величеству этот декокт, – протянул он Катерине склянку. – Если будут ухудшения в состоянии больного, известите меня.
И он важно выплыл.
Катерна уже настолько приободрилась, что даже усмехнулась после ухода врача:
– Ишь, важности напустил – «благодаря лечению…». Ну да ладно. Ты иди, Маша, к Вареньке. Тут прибрать надо, пол подтереть.
Глаша вмешалась:
– И вы, Катерина Алексевна, идите, посидите там в креслах, поешьте, али кофею выпейте. А я сейчас девок кликну, и мы тут живо всё оботрём, причередим. Пётра Лексеич вон спит как сладко. На что вы тут? Идите, передохните.
Глаша была быстра, сноровиста и смекалиста, и пользовалась благосклонностью царицы, так что фамильярничанье ей часто дозволялось. Так и сейчас Катерина усмехнулась добродушно на хозяйский тон девки, глянула ещё раз на супруга и вышла вслед за Марией.
Варенька догадалась распорядиться, и ужин им принесли в покои. Особенно это кстати для Катерины пришлось – обед-то она пропустила, не до еды было. Теперь она с аппетитом уминала каких-то польских птичек в желе и слушала Вареньку.
Та азартно пересказывала всё, что успела разведать, а успела она изрядно. Самое главное: три доктора уже в дороге – от Радзивила, от Олизара и ещё какой-то, не разобрала. Нынче в ночь, по крайности к утру, их ожидают. Другое: прискакал гонец от фельдмаршала Шереметева со срочной депешей. Варенька улыбнулась на вопрос в глазах Марии – Матвеем гонца зовут. Господа министры в растерянности – ждать, как государь в себя придёт, или самим депешу вскрывать? А от графа Олизара с гонцом, что о выезде доктора известил, прислано настоятельное приглашение перевезти его царское величество в олизарово имение. Дворецкий тутошний с этим шибко не согласен и горячится. Господа польские дворяне по причине болезни государя за ужином столь усердно ему здоровья желали, что теперь сильно ослабели и по диванам лежат, так что для них благо, что никуда в эту ночь не едем.