Княжна - Страница 74

А потом им захотелось есть и они, послав проныру-Глашу на кухню, умяли целую корзинку булочек и сочней с творогом.

– Как я рада, что ты ободрилась! – говорила Варенька, глядя на вкусно жующую Марию. – Смотри только, не лопни, корсет-то не застегнёшь завтра.

– А мне-то что, я под арестом, выходов мне не делать, корсет ни к чему.

Обе засмеялись.

Заглянула княгиня Долгорукая и воскликнула:

– О, какая картина! А Катерина Алексевна волнуется, почитает тебя больной. Ну и отлично. Сейчас только что молодой Шереметев прибыл, он у царя. Сейчас уже поздно вам видеться, а завтра с утра ты к нему, Мари, сразу выйди. Царь хотел завтра же и венчанье, еле мы его с царицей уговорили до послезавтра отложить – надобно же приготовиться. Хоть и походная свадьба, но всё же свадьба.

Варенька испуганно смотрела на Марию, но та, не изменившись в лице, спросила:

– А Шереметеву уже эту новость сказали?

– Сказали. Как он вспыхнул! И сказать даже ничего не смог, так молча в кабинет к царю и прошёл. Я думаю, Мари, это хорошая партия, со всех сторон хорошая – и по родству, и по выслуге у государя, и сам жених хорош. Я видела, как вы с ним танцевали – ладная вы пара.

Марья Васильевна встала.

– Покойной ночи, Мари, ложись скорее, чтоб завтра заспанной не быть. Пойдём, Варя.

Варенька пыталась замешкаться, но княгиня с мягкой настойчивостью взяла её за руку.

– Пойдём, пойдём, поздно уже.

Утром Мария чувствовала себя, как солдат перед сражением. То есть она, конечно, не знала, как у настоящих солдат перед настоящей битвой бывает, но ей казалось, что именно так они отодвигают от себя всё неважное и собирают все мысли и силы души на одном, а тело их равно готово и драться, и бежать, и кричать, и всё что угодно, всё, что только понадобится для победы.

Она одела коричневое с золотыми позументами платье, а волосы причесала гладко, сколов гребнями тёмной кости. Посмотрела в зеркало – лицо бледное, и глаза будто старше стали, губы не такие яркие, как всегда, поджаты.

Шереметев ждал в маленькой гостиной между царицыными и царёвыми покоями. При виде неё он вскочил и бросился навстречу, но остановился, наткнувшись на её церемонный вид. Следуя её примеру, он вынужден был проделать все правила этикета, и видно было, что это несколько охладило его горячность.

Сели.

Мария хотела было произнести приготовленную речь, но Михаил опередил её.

– Мария Борисовна, вчера государь известил меня о моём счастии, о том, что мне назначено быть вашим супругом. Поверьте мне, что это было моим страстным желанием, мечтой, и какие бы обстоятельства… – он запнулся, – каким бы причинам ни был я обязан…

Было странно видеть его, всегда самоуверенного, весёлого и сильного, таким смятённым, запинающимся и краснеющим.

Мария серьёзно взглянула в его лицо и медленно заговорила:

– Михаил Борисович, вы, я чаю, знаете, какая здесь история вышла. Наследник престола вздумал удостоить меня своим вниманием и приказаниям государя об женитьбе его на назначенной ему невесте противился. Потому его величество счёл лучшим для него привести меня в такое состояние, при коем его ко мне склонность препятствием к назначенному августейшему союзу быть не могла бы. Притом моё нежелание вступать в брак царь во внимание не взял и обошёлся со мной, как со своей холопкой.

При этих словах она подняла опущенные во всё время речи своей глаза и взглянула в лицо Шереметеву. Он был уже не красен, а напротив, бледен.

– Мария Борисовна, заверяю вас, что всем сердцем моим, всей душою…

– Постойте, Михаил Борисович, я догадываюсь о вашей ко мне расположенности и очень вам за это признательна. Но хотите ли вы получить меня против моей воли, как рабу или, вернее даже, как овцу, на базаре купленную? – последние слова она произнесла отчаянно и резко.

– Вы совсем ко мне нисколько не склонны? – спросил он упавшим голосом.

Она молчала, сжав губы.

– Если ваше сердце свободно, то я мог бы со временем заслужить…

Голос его звучал умоляюще, и она, чтобы остановить его, сказала быстро:

– Оно не свободно. Простите меня.

Он замолчал и выпрямился.

Оказывается, они оба стояли, не заметив, когда встали.

– Простите мне, Мария Борисовна. Только по неведению стал я причиной доставленных вам огорчений.

Поклонился коротко и красиво. Вышел. Мария медленно села мимо кресла.

Она ещё не успела дойти до своей комнаты, как её нашла Варенька.

– Маша, что там творится! Как царь кричит, как лается! Ты что Шереметеву сказала?

– Сказала, что нейду за него.

– Как, вот так прямо?

Мария молча кивнула и, поскольку они уже пришли, принялась раздеваться.

– Ой, что ж теперь будет? А ты смелая какая!

– Будешь тут смелая, – проворчала Мария. – Женятся-то на всю жизнь, разжениться уж нельзя будет.

– Это да. А ты зачем раздеваешься? Опять в ванну пойдёшь?

Мария засмеялась.

– Думаешь, я от каждой встряски в воду лезу? Вообще-то да, и сейчас бы неплохо, но недосуг, небось, сейчас прибегут по мою душу. Так что только оботрусь да рубашку переменю – я как волнуюсь, так сразу мокну.

– Я тоже, – вздохнула Варенька. – Видать, это природа человеческая, не ангелы ведь мы. А знаешь, Шереметев сначала так рад был. Не жалко тебе его?

В дверь заглянула Нина.

– Ты здесь? – и умчалась, не отвечая на вопросы Вареньки.

Мария оделась в то же коричневое платье, оно было самым тёмным в её гардеробе, ей хотелось бы чёрное, но не было.

Пришла княгиня Долгорукая, попросила Вареньку выйти, села напротив, взяла за руку.

– Царь очень гневен, Мари. Я понимаю тебя, это очень неприятно – быть… – она поискала слова, – быть вещью, которой распоряжаются. Но, может быть, стоит забыть об обстоятельствах?