Княжна - Страница 70

Алексей, казалось, пьянел на глазах.

Они поспешно пошли ко дворцу, а царевич тащился сзади и с пьяной настойчивостью бубнил:

– Постойте, Марь-Борис-сна… оч-чень сурьёзно… жизнь и смерть…

В замке Мария сразу пошла к себе, а рванувшегося за ней Алексея задержал Феофан, благо был он силён, хоть и монах.

К завтраку Мария вышла. Что уж теперь прятаться – избегаемая встреча случилась. Царевич выглядел весьма помято после вчерашнего. Царь тоже. Разница была в том, что царь, приняв перед едой водочки, быстро поправился, а царевич куксился до конца завтрака.

– Не умеешь ты, Алёшка, пить, учиться надо, – покровительственно охлопывал по спине и плечам Пётр сына.

Алексей от этих хлопков ещё больше скруглял спину.

– Господин канцлер, – обратился Пётр к Головнину, – готов ли вчерне договор брачный?

Тот бросил вопросительный взгляд на подканцлера Шафирова, получил утвердительное подмаргивание и достойно наклонил голову.

– Готов, государь.

– Ну вот, сейчас перечтём его, перебелят, и езжай, Алёша, с Богом. Невеста хорошая, а партия ещё лучше.

– Государь, дозвольте ещё на денёк задержаться, – промямлил Алексей.

– Это ещё зачем? – вскинулся Пётр, но почувствовав на своём локте мягкую руку Катерины, добавил тише:

– Ладно, после поговорим.

А перед обедом разразилась гроза. Бушевал царь. Да так бушевал, что даже бойкая самоуверенная Глаша бегала с бледным лицом и трясущимися губами.

Именно она и доложила Марии, что ей велено обедать у себя и за порог своей комнаты не выходить, чем ввергла её в сильное недоумение. Сразу прибежала Варенька с очень круглыми глазами.

– Маша, что деется-то! Государь на наследника кричит. Я, кричит, лучше в монастыре тебя сгною… А про тебя… – она подняла ладони к лицу, – про тебя даже непотребно говорит.

Мария молчала.

– Да скажи ты, в чём дело.

– Я не знаю. Правда, – она посмотрела близко в глаза подруги.

– Ну, я побегу. Я просилась с тобой здесь обедать – не пустили. Я сразу приду.

Гадать о причинах Мария не стала – сами скажут. С аппетитом съела гороховый суп и котлеты, закусила всё это лимонным мороженым… Поскольку беседовать ей было не с кем, за едой читала. И неожиданно открыла, какое это удовольствие – читать за едой. Она даже съела больше, чем обычно, в увлечении книгой. Смешливо подумала:

– Хорошо бы подольше мой арест продлился.

Прервала это удовольствие запыхавшаяся Варенька.

– Слушай! Всё из-за того, что царевич просил дозволения на тебе жениться. Сказал, иначе руки на себя наложит, и плакал. Надо же, Маша, как ты в любви удачлива. Ты что? Зуб болит?

Мария с тоской посмотрела в оживлённое лицо подруги. Опять! Когда же это кончится!

– Маша, – удивилась Варенька, – неужели ты царицей стать не хочешь? А я вот не пойму, за что на тебя-то царь огневал? Твоей вины ведь тут нету, это он всё сам, царевич-то.

Весь оставшийся день к Марии прибегали пересказать слова всё ещё бушующего царя то Варенька, то Нина, то Глаша, и надоели ужасно. Заходили Катерина Алексеевна с Марьей Васильевной. Катерина вздыхала, а княгиня смеялась:

– Ну, Мари, ты просто какая-то роковая женщина, мужская погибель!

– По-моему, если кому и погибель, так мне, – бурчала Мария.

– Ну-ну, не печалься, утрясётся.

– С тобой отец Феофан поговорить хотел, – вспомнила Катерина.

Мария выпятила подбородок.

– Мне ж велено из комнаты не выходить!

– Ну, к святому-то отцу можно.

Феофан ждал её в соседней гостиной, был серьёзен.

– Отрадно видеть, дочь моя, что ты не потеряла присутствия духа и не предаёшься напрасному унынию.

Мария спросила с простодушным видом:

– А должна была предаваться?

Инок рассмеялся.

– Государь, отпуская меня к вам, княжна, напутствовал дать вам утешение и наставить на путь истинный. Я же зрю, что утешение вам не надобно. Что же касается наставлений – поскольку ваша встреча с наследником была в моём присутствии, то я могу свидетельствовать, и свидетельствовал уже перед государем, что вины вашей нет никакой.

– А государь не внял, – усмехнулась Мария.

– Внял несколько. Но его пылкий нрав… Однако, я вижу, вы пришли с томом Декарта. Поговорим о его философии?

– Почему Декарта, – Мария раскрыла книгу, – тут же написано Картезий?

– Это латинское имя. От рождения же он назван Рене Декартом, он француз.

– Француз? – удивилась Мария. – А я по невежеству думала, что из Франции только театр, да музыка, да танцы, ну и наряды да амурная наука.

Феофан улыбнулся.

– Французская нация весьма талантлива во всех областях, и французская живость характера не мешает углубляться в самые серьёзные предметы.

Но поговорить о серьёзных предметах им не удалось. В дверях возник царь и сразу закричал:

– А-а, улыбается сидит, цветочек лазоревый! Довольна, что весь политик мне портит.

Мария поднялась и начала делать этикетный поклон, длинный, в пять переступов.

– Ладно тебе кланяться, садись, – крикнул Пётр.

Но она упрямо довершила поклон и опустилась напоследок почти до полу, не согнув передней коленки.

– Ну всё? Садись теперь, – буркнул Пётр уже спокойнее.

Мария села, выпрямив спину и сложив руки на коленях.

Пётр вздохнул.

– Мешаешь ты мне, Марья. Ладно, ладно, – отмахнулся он от подавшегося было к нему Феофана, – сам знаю, большой вины за тобой нет. Без умысла ты. Что делать, все вы Евины дочки. Однако в сыне моём крепко эта дурь засела. И пока он хоть малую надежду иметь может, выкрутасы свои не бросит.

Пётр помолчал, разглядывая её.

– Сначала решил я в монастырь тебя определить. Но раздумал. И не из жалости, – покосился он на Феофана, – а думаю, лучше всего тебя замуж отдать. Поскорее.