Княжна - Страница 58

Теперь замолчали девы. От удивления.

Назад ехали уже без той прыти, что с утра. Многие и вовсе по каретам расселись. Из русских только княгиня Долгорукая и княжна Голицына остались в сёдлах.

– Ну вот, Мария Борисовна, прибыло вашего полку, – посмеивался Шафиров, – Говорил же я, что никто кроме Голицыной до конца верхом не усидит.

По правде говоря, и сама Мария предпочла бы сидеть на подушке кареты – разомлела после сытной трапезы. Но княгиня Марья спросила:

– Мы с вами верхом, княжна?

И Мария сразу ответила:

– Конечно. Мы верхом. С вами.

Разве можно было в чём-нибудь отказать ей, этой русской княгине с повадками заморской королевы?!

Царская чета выбрала на обратный путь открытую карету хозяйки, и четвёртым к ним сел князь Долгорукий. Рядом по сторонам гарцевали поляки, следом тянулись повозки с утомлёнными охотниками и прислугой.

– А ты не устала в седле, Маша? – спросила княгиня, увидев, что верхом остались одни кавалеры, дамы же предпочли коляски.

– Нет, – ответила Мария, – правда, сначала после еды томно было, но теперь хорошо, и лучше, чем сидеть. И вы же не устали?

– Ну, я – другое дело. При французском дворе научили днями, если не сутками с седла не слезать. Там такие охоты устраивают, что ого!

– При дворе французском… – протянула Мария завистливо. – А как там, при французском дворе?

Княгиня усмехнулась:

– О, французский двор – это нечто… Роскошь, пышность необыкновенная, и необыкновенная грязь.

– Грязь?

– О, да! Я выделялась неприличною для французских нравов верностью своему мужу. Но главной причиной моей верности были не только привязанность и сознание долга, но и запах от тамошних поклонников.

Княгиня звонко рассмеялась, закинув назад головку.

– Представь себе запах прокисшего пота, грязного белья, ещё какой-то гадости в смеси с крепкими духами. Это гораздо хуже, чем просто мужской пот. Я задыхалась от отвращения, когда очередной воздыхатель склонял меня изведать с ним радость амуровых утех.

– Что ж, у них тоже бани нету?

Такое простодушие вызвало новый взрыв мелодичного смеха.

– Нет, бани у них нету! А почему тоже?

– Ну, как у поляков. Они здесь только в лохани моются.

– Да поляки, моя милая, просто чистюли в сравнении с галлами. Какие бани?! Там, если особе надо освежить руки или другие члены, прислуга подаёт этакие душистые салфетки – тряпицы мокрые с духами – ими нужное место трут. А целиком всё тело моют только у младенцев да у покойников.

– Как? Но почему? – изумлялась Мария.

Княгиня пожала плечами.

– Бог их знает. Может, природа их такая. А может, сие есть результат прогресса, и наше славянское пристрастие к чистоте тела есть знак варварства нашего.

Мария изумлённо молчала. Не верилось. Совсем не так представлялись ей манящие закатные страны.

– Кстати, Мари, – княгиня подъехала ближе, – этот твой поклонник, Тыклинский… Как ты его находишь?

Мария нашла взглядом гарцевавшего у царской кареты пана Тадеуша.

– Любезен и занимателен.

И вопросительно глянула на княгиню. Почему вопрос этот?

– Я его по Парижу знаю. То есть, мы не знакомы, но я наслышана о нём. Сей кавалер, в самом деле, весьма любезен с дамами и для них занимателен, причём предпочитает девиц. Он потому и уехал из Парижа с поспешностью, что там скандал вышел у него из-за любезностей с одной девицею знатного рода. Понимаешь? То есть скандал такого рода, что нужно было жениться, а он предпочёл бегство. Видимо, у него к семейной жизни неодолимое отвращение.

Мария усмехнулась:

– То-то он нас с Варенькой сегодня уверял, что фрейлины европейских дворов замуж выходить не хотят, предпочитая жить легко.

– Да? – весело удивилась княгиня. – Значит, у него на тебя серьёзные виды. Серьёзные в смысле того, что он заранее пути отступления готовит.

Они обе смотрели на пана Тадеуша, и тот, увидав это, поднял шляпу, закивал головой и, кажется, собрался к ним подъехать.

– Бежим! – взвизгнула Мария.

Они разом послали лошадей рысью, с удовольствием отдались скачке и хохоту.

Когда, угомонившись, поехали опять шагом, княгиня оглянулась на далёкий теперь поезд и спросила:

– Мари, а императрицу нашу новую ты хорошо знаешь?

Вид при этом вопросе у неё был непривычно смущённый.

– Знаю несколько, – ответила Мария, – только она не императрица ещё, на царство не венчали.

– Она… Я даже не знаю, как спросить. Мне показалось, что государь графине, хозяйке нашей, явно симпатию выказывает. Или мне показалось только?

– О, да, – покивала Мария, – он даже уединялся с ней надолго.

– В самом деле? Тогда тем более удивительно, что Екатерина Алексеевна ведёт себя так спокойно.

– Она такая, всё ему прощает.

Княгиня задумалась.

– У царя Петра всё по-своему. Может быть, его женитьба на ней – временная прихоть? Потому и на царство не венчали.

Мария пожала плечами.

– Не знаю, но из того, что я видела, да и по рассказам, он очень к ней привязан. А неверности ей часто делает. И совершенно бесстыдно, даже смотреть совестно! – воскликнула она с горячностью.

– Это только нам, русским, бесстыдством кажется. А в просвещённых странах супружеская верность за смешное почитается.

Княгиня ласково улыбнулась.

– И тебе, как придворной даме, надобно привыкнуть, если не иметь такое мнение, то хоть делать вид, что имеешь.

Разговор прервал пан Тадеуш. Догнал-таки!

– Не изволят ли ясновельможные пани вернуться к поезду? Их величества и супруг пани княгини тревожатся.

Дальше ехали возле карет.

– Однако, князь Григорий, много воли жене даёшь, – похохатывал царь. – Смотри, не пожалеть бы потом.