Княжна - Страница 10

Вот у сидевшей напротив Натальи вид очень весёлый и глазу приятный. Тёплые карие глаза, румянец во всю щёку, нос чуть кверху вздёрнут, на губах всегдашняя улыбка. Славная Марии невестка досталась. Не утерпела, наклонилась и чмокнула её в щёку.

– Что на тебя нашло, Маша?

– Славная ты, Натальюшка. Повезло Василию. И живёте вы с ним ладно – глядеть весело.

– И ты ладно жить будешь. Вася говорил, ты жениху сильно по сердцу пришлась.

– Да… А ты не знаешь, Саша туда приедет? За обедом его не было.

– Приедет, наверное. А что это ты о нём?.. Постой-ка, Маша, да уж ты ли… Глянь-ка на меня. Девонька, что ты, Бог с тобой!

– Да я ничего. Мы ж сызмальства вместе. Я привыкла к нему. Не виделись давно, а поговорить не успели…

Мария говорила отрывисто, странным сдавленным голосом и упорно не поднимала глаза на Наталью. Та молчала, слушая её лепетанье, только вздохнула участливо, да поправила белую розу в Машиной прическе. Показала в окно:

– Подъезжаем. Глянь, красота какая.

Дворец светлейшего князя Меньшикова был похож на сказочный замок. В ранних зимних сумерках он весь сверкал от бесчисленных огней. Мало того, вся река напротив дворцовых окон словно пожаром горела: костры на плотах, бочки с горящей смолой плавали по воде. Фейерверочных огней в небе было больше, чем звезд в самую раззвёздную ночь.

Гостей встречал важный человек в большом парике, стояли напудренные лакеи, вдоль всей лестницы – огромные вазы с дивными цветами. Светло было, как днём. Какое-то дрожащее сияние наполняло пространство между колоннами, отражалось в зеркалах и лицах людей. Мария чувствовала себя невесомой, казалось, она едва касается башмачками красно-ковровых ступеней лестницы.

С гордой улыбкой поглядывал на дочь князь Голицын. Хороша, прямо царевна! Да что там царевна, королевна заморская! Царевны – государевы племянницы – в подмётки ей не годятся: ни красы такой, ни стати. Может, поторопился он, сговорив дочь за Куракина? Не подвернётся ли кто поважнее? Хотя и Борис Иваныч из родовитых, да и у государя в чести. Остальные-то царёвы сподвижники всё больше из подлого рода, выскочки. При Петре высоко летают, а что дальше будет…

В залу вошли под звуки музыки. К Марии уже в дверях подлетел кавалер. Развязно, не спросясь батюшки, пригласил на танец. Она оробела сначала, но, подбодрённая улыбками родных, взялась за кавалеровы пальцы и пошла по вощёному паркету на виду у всех. После первого танца сразу начался второй, за ним без перерыва – третий… Марию приглашали наперебой, и она никому не отказывала. Робости как не бывало, ноги сами неслись под музыку, и всё выходило складно, всё к месту.

Батюшка стоял с хозяином дома, Александром Даниловичем Меньшиковым. Тот улыбнулся ей, как знакомой, и потрепал за кончики пальцев, когда Мария подошла после очередного танца. Но она даже сказать ничего не успела – опять пригласили. Александр Данилович милостиво кивнул и, глядя ей вслед, наклонился к Борису Алексеевичу:

– Прямо фурор наделала прелестница твоя. Как молодёжь-то вкруг неё вьётся! Уж мамаши забеспокоились, как бы не увела всех женихов сия прелестница.

– Напрасное беспокойство, Александр Данилыч. У Маши свой жених есть.

– Уже! Кому ж такое счастье?

– За Куракина отдаём. Родство хорошее.

– Что ж ты молчал! Отметить надо! Эй, бокалы сюда…

– Постой, светлейший, постой. Вот государь приедет и объявим. Да устроим на той неделе помолвку, ну, вроде как сговор по новой моде.

– О, вот и Куракин пожаловал. Счас мы его спросим… Ишь, и не глядит – сразу к своей любезной. И то сказать, хороша, от такой немудрено белый свет забыть.

Князь Куракин, едва войдя в залу, увидел Машу Голицыну. Она танцевала в первой паре и, казалось, притягивала всеобщие взоры – то восхищённые, то завистливые. Она была не просто красива, в тонком очерке высоких бровей, нежном изгибе шеи, отведенных назад плечах чудилось что-то неземное, какая-то тайная сила.

Увидев склонившегося в поклоне князя, Мария обрадовалась ему, как знакомому. Куракину же её улыбка показалась знаком райского блаженства.

Ей нравилось, как он вёл танец – спокойно, чуть небрежно уверенной рукой направлял свою даму. Ему хотелось довериться.

После танца перешли в другую залу, где были столы с закусками, и сели у окна на Неву. Борис Иваныч спрашивал о жизни в Никольском, о том, где она выучилась по-голландски. Потом стал рассказывать об Амстердаме, Гааге, о голландских каналах и тюльпанах, тамошних обычаях. Многое из этого Мария уже знала от мейнхеера Кольпа, но не встревала, вежливо слушала.

Вдруг все зашевелились, пронеслось:

– Государь приехал.

Мария с Куракиным тоже пошли в главную залу. Пётр был уже там, весёлый, с торчащими усами над широкой улыбкой. Рядом с ним стоял царевич. Мария не смогла скрыть удивлённого возгласа и, чтобы объяснить его, спросила:

– Борис Иваныч, а что это за дама рядом с царём?

Она указала на черноволосую коренастую женщину в роскошном платье алого бархату, с улыбкой слушающую склонившегося к ней Меньшикова.

– Эту даму, княжна, надлежит называть Екатериной Алексеевной и быть с ней попочтительней. Более же, ввиду вашей невинности, ничего сказать не могу.

Мария внутренне усмехнулась. Что ж, значит, она не невинна, если знает, кто такая Екатерина царю Петру. Подумаешь, у всех европейских государей есть метрессы, а чем наш хуже. Екатерина ей понравилась – чем-то на невестку Наталью похожа. Может, смешинкой в карих глазах и румяным круглым лицом?

Куракин между тем подал ей руку.

– Мария Борисовна, надобно подойти, поприветствовать его величество.